Ноябрь 1941 года для жителей Черниговщины был окрашен в черный цвет. В течение месяца по всей области были уничтожены тысячи людей. «График» смерти составлялся с немецкой педантичностью и фашисткой жестокостью.

4 ноября – расстрелы в Щорсе, 6-го – в Нежине, 7-го – в Новгороде-Северском, 10-го – в Соснице. …Борзна, Короп, Прилуки, Семеновка, Остер.

18 ноября в урочище Березовый Ров на окраине Чернигова были расстреляны 800 человек: только за то, что в их жилах текла еврейская кровь. Всего в братской могиле покоится полторы тысячи мирных жителей.

Пройдут годы. Погибших евреев назовут жертвами Холокоста. А выжившие до конца своих дней будут рассказывать страшную правду о трагедии тех лет. Один из таких – Яков Сокольский, малолетний узник гетто и концлагерей.

В начале войны Якову Борисовичу было всего шесть лет. Но и детские воспоминания трудно стереть из памяти, если они были щедро приправлены страхом и мытарствами. Даже шестьдесят лет спустя. Когда Яков Сокольский вышел на пенсию, он взялся за нелегкий труд – составление «Книги памяти евреев Черниговщины, погибших в годы Второй мировой войны». Перелистывая ее страницы, вчитываясь в строки, в который раз переживаешь горе, выпавшее на долю нашего народа. Именно нашего, потому что и у русских, и украинцев, и у евреев были свои праведники, и свои иуды.



В «Книге памяти» нет места лирике. Только сухие факты, за которыми стоят архивные документы. И тысячи фамилий тех, кого приказано было истреблять «до третьего колена».

…Семья Сокольских жила на Корюковщине, в селе Белошицкая Слобода. Отец был председателем сельсовета. До этого – кадровым военным, служил в Чернигове. Но не прошел «партийной чистки»: партбилет – на стол, и в глубинку. За что? Говорили, воспротивился, когда велели активнее бороться с религией, то есть всеми правдами и неправдами закрыть церковь. Вот как бывает – еврей, а к православной вере относился с уважением. Наверное, за это и возблагодарила его судьба: взял в жены хорошую украинскую девушку, двух сыновей она ему родила. Когда война началась, он вместе со всеми пошел на фронт, а она осталась среди своих…

Из «Книги памяти»: «В соответствии с инструкцией, составленной в штабе вермахта еще до начала военных действий, «…первой основной целью германских мероприятий должна быть строгая изоляция евреев… Необходимо провести их регистрацию, все права на свободу должны быть отобраны». Выполнять эту инструкцию услужливо торопилась окуппационная власть».

– Мой брат Александр на полтора года меня младше, но ничего ему не запомнилось. А я помню все. Не по датам, конечно. Знаю, что снега было много. Мы возвращались с мамой из соседнего села от родственников, – рассказывает Яков Борисович. – Полицаи схватили нас с братом, усадили на подводу и повезли. Мама следом пошла. Они гнали ее прочь, а она плелась по снегу вслед. Потом один полицай «сжалился», сказал, возвращайся, женщина, домой, иначе погибнешь вместе с детьми.

Малышей привезли в Холмы, в то время поселок был райцентром. Бросили в подвал. А мать стояла под стенами тюрьмы и один Господь знает, о чем она его молила. Постепенно подвал заполнялся другими людьми. Потом надзиратели разрешили передать для мальчишек валеночки, шубку, стало немного теплее. А потом и мать к ним впустили…

– Я слышал как расстреливали людей. И наблюдал в окно, как грузили на подводу закоченевшие трупы, – рассказывает Яков Борисович.

Из «Книги памяти»: «Первые массовые расстрелы евреев в области были связаны с деятельностью айнзацгруппы «С» под командованием штурмбанфюрера СС доктора Рауша… Во второй половине октября 1941 года, прибывшая из Киева айнзацкоманда 4-а под командованием Пауля Бломбеля при содействии украинских полицаев расстреляла евреев в Козельце (почти 300 человек – Авт.)… В ноябре к убийству евреев были привлечены части регулярной армии… В декабре венгерскими солдатами из 105 пехотной бригады произведен массовый расстрел военнопленных солдат Советской Армии более 500 человек и евреев в селе Плиски Борзнянского района».

…Сокольских отпустили, когда начал таять снег. Они уехали подальше от мест, где их могли знать, в хутор Анновка Семеновского района, к дальнему родственнику. Весной и летом дети прятались на чердаке. Ближе к зиме мать с дядькой выкопали под полом хаты яму, мальчики просидели там всю зиму.

Находились «добрые люди», подсказывали фашистам, что украинка где-то прячет двух еврейских детей.

– Маму дважды забирали в управу, избивали, чтобы рассказала о нас, – говорит Яков Борисович. – Однажды отстегали шомполами, пришла вся искровавленная…

Через несколько лет после войны она как-то приболела, попросила натереть ей спину. Я ужаснулся: вся спина была исполосована синими рубцами. Они остались у нее на всю жизнь. Правда, мама рано ушла…

Из «Книги памяти»: «Поимкой и уничтожением евреев занимались местные полицаи. Они производили зачистку по собственной инициативе на протяжении всего периода оккупации и не менее жестоко, чем каратели СС. …Особую жестокость проявили полицаи Коропа, которые под руководством коменданта районной полиции Шило загнали в подвал конторы связи более 20 евреев села Понорница и забросали гранатами. Эти же полицаи практиковали изуверский способ умерщвления – забивал в горло паклю.

…Шестнадцатилетнюю Софию Гольшмидт из Корюковки в сильный мороз, раздетую и босую привязали длинной косой к санной упряжке и в таком виде доставили к месту расстрела. В Чернигове спрятавшихся и не явившихся на сборный пункт несколько евреев запрягли в повозку и, погоняя как лошадей, заставили бежать к месту казни.

Способы умерщвления жертв были различны и зависели от фантазии убийц. Наиболее распространенный – выстрел в затылок. На детях экономили патроны, им разбивали головы или бросали в ямы живьем. В Бахмаче и Варве широко практиковалось сжигание живьем, в Корюковке и Щорсе известны случаи удушения газом в закрытом кузове автомобиля».

– Тяжело вспоминать то время, – говорит Яков Борисович. – В детстве долго снилось все, что пришлось пережить. Мать очень жалко…

После войны братья Сокольские получили хорошее образование. Александр Борисович пошел по стопам отца, возглавлял филиал Уфимского авиационного университета. Яков Борисович стал агрономом, хотя признается, что всю жизнь его влекла история. Как уже говорилось, отдаться любимому делу по полной смог уже будучи на пенсии. Приоткрыл для себя и потомков самые болезненные исторические страницы.

– Материал собирал по крупицам. Фундаментом этой книги стали данные «Фонда чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов». Надо сказать, что составленные акты далеко не полные. Надежным источником информации становились учителя, благодаря активным людям составлял списки, – рассказывает Яков Борисович. – Я хорошо знаю область, почти всю объездил. Видел много памятников, но стоят они безмолвные, и, к сожалению, нет больше тех, кто мог бы вспомнить поименно погибших…

По подсчетам Якова Сокольского, за годы войны в Черниговской области погибло более 12 тысяч евреев – как в оккупации, так и на фронте. Самое массовое истребление происходило в Прилуках – около трех тысяч человек, где располагалось гетто – единственное на Левобережной Украине.

Уже пятнадцать лет подряд в третье воскресенье ноября Яков Борисович приходит вместе с другими членами еврейской общины к памятнику, установленном на окраине Чернигова, на митинг памяти. Как председатель совета ветеранов с горечью в глазах отмечает, что все меньше остается тех, кто боролся с немецким фашизмом на передовой. Еще пять лет назад в общине их было 56, сегодня – 20…

И, как ни прискорбно, но наступит день, когда не останется никого из очевидцев этой трагедии времен Второй мировой. Смогут ли рассказать наши дети нашим внукам о Холокосте, если уже сейчас некоторые заангажированные политики прибегают к злостным спекуляциям на эту тему? А ведь всем тем, у кого национальный вопрос скрипит на зубах, достаточно понять, что любовь к своей нации и своему народу начинается с уважения других народов и национальностей. Не об этом ли в течение веков пытаются нам сказать евреи?

 

Наталия Бушай, «Деснянская неделя»

Фото Виктора Кошмала

 

Над Бабьим Яром шелест диких трав.

Деревья смотрят грозно, по-судейски.

Все молча здесь кричит, и, шапку сняв,

я чувствую, как медленно седею.

И сам я, как сплошной беззвучный крик,

над тысячами тысяч погребенных.

Я – каждый здесь расстрелянный старик.

Я – каждый здесь расстрелянный ребенок…

Евгений Евтушенко